[wpusb]
В конце 1970-х годов 17-летняя медсестра отделения хирургии Иркутской городской больницы №1 Ира Кукарина стала донором крови. Случайно: в ночь ее дежурства в операционной умирал человек, требовалось экстренное переливание. Ее кровь подошла — пациента спасли. С тех пор Ира сдавала кровь регулярно в течение 35 лет.
Она выросла и стала доктором, вышла замуж и родила детей. Не раз ее кровь спасала чьи-то жизни. Не раз донорская кровь требовалась ей самой. О том, почему она стала донором и что чувствует человек, который знаком с кровью как врач, как донор и как пациентка, у Ирины Викторовны спросила наша корреспондентка и ее дочь, тоже Ирина.
Маму зовут как меня. То есть, конечно, меня — как маму. Говорят, когда я появилась, счастливый папа кричал под окнами роддома: «Ирка родилась!», — так в семье стало две Ирки. Ирки-дочери, говорят, могло и не быть, да и жизнь матери была под угрозой, но нас спасли.
Про день, когда я родилась, мама всегда рассказывает одними и теми же словами: «Бросили клич: „Срочно нужна кровь!“. Выстроилась очередь. Город поднял для нас роту солдат. Люди шли и сдавали. И все знали: это для донора».
В детстве, слушая эту историю, я представляла, как нарядные, аккуратно подстриженные солдаты с прямыми спинами маршируют по иркутским улицам в сторону роддома. До сих пор не знаю, кого мама имела в виду — настоящие это были солдаты или так она называла своих коллег-доноров, которые в тот мартовский день 1986-го пришли нам помочь.
Донором крови мама стала задолго до нашего знакомства. Я довольно долго думала, что «врач» и «донор» — это синонимы. В том смысле, что для медицинских работников сдавать кровь — обычное дело, можно не заострять на этом внимание и ничего не спрашивать.
В 90-е, когда я училась в школе, мама часто сдавала кровь.
Как бы между прочим сообщала, что сегодня перед работой зайдет на Станцию переливания. Это значило, что денег нет, продукты кончились, но сегодня вечером по пути домой мама что-нибудь купит
Компенсацию за кроводачу донорам выдавали на месте. В такие дни кроме картошки, хлеба и молока мама приносила конфеты «Маска» и «Ласточка».
Иногда нам звонили. Мобильных телефонов тогда не было. Домашний дисковый аппарат стоял на кухонной этажерке. Звонили обычно среди ночи или рано утром. Присылали машину, мама куда-то уезжала и возвращалась с повязкой на локтевом сгибе через пару часов. Потом я узнала, что ее забирали на внеплановые донации, когда кровь требовалась срочно и ждать было нельзя.
В один из вечеров мы, как и всегда, ужинали перед телевизором. На местном канале начался экстренный выпуск новостей. Там сказали, что поблизости упал самолет. Мама оставила нас дома и поехала на Станцию переливания крови, не дождавшись обязательного в таких случаях телефонного звонка.
Однажды она вернулась с работы и сказала, что ей «дали Почетного донора». Значок с изображением красной капли лежал в красивой коробочке. На нас с братом ее вид и сама новость произвела куда большее впечатление, чем на взрослых. Детская фантазия тут же дорисовала свои детали: торжественное вручение, музыка, полный зал серьезных людей, честь и слава почетному донору. В реальности всё было куда скромнее, а сама обладательница награды не очень понимала, зачем она нужна и что с ней делать. Почетный донор убрала коробочку в шкаф с документами и пошла готовить ужин. С тех пор значок с каплей крови оттуда не доставали.
Ирина Данильянц, мама, 57 лет
Врач клинической лабораторной диагностики, Почетный донор России
В юности я работала медсестрой в отделении хирургии Городской больницы. Однажды во время моей смены к нам прибежали из операционной: «Девочки, у кого первая группа? Там человек умирает!». Так, неожиданно для себя, я стала донором. Мне было всего 17. Если бы не тот случай, кто знает, как сложилась бы и моя жизнь, и жизнь человека, которого мы спасли в ту ночь в операционной.
У меня первая отрицательная — довольно редкая кровь. В те годы считалось, что она подходит всем. В наше время это утверждение не совсем верно. Медицина шагнула далеко вперед, тесты стали куда тоньше. В катастрофических ситуациях нехватки крови переливать всё так же будут первую группу, но только после индивидуального подбора и теста на совместимость. А 40 лет назад я называлась универсальным донором, и моя кровь требовалась постоянно: аварии, операции, тяжелые роды. Особенно часто меня возили в роддом — прямое переливание роженицам.
Я была молодая и сильная. К 30 годам сдала около 40 литров крови и ее компонентов. Со временем стала уставать и дольше восстанавливаться. Решила соблюдать режим кроводач: сдавала регулярно, в среднем раз или два в месяц. Донором оставалась до 50 лет. Бывает, и сейчас сдаю кровь, но в исключительных случаях, по личной просьбе.
У каждого донора есть выбор: сдавать кровь за компенсацию или безвозмездно. Довольно долго я выбирала второй вариант, но в 90-е годы всё изменилось. Тогда я работала врачом в лаборатории Областной больницы. У нас была Станция переливания крови, в то время — единственное место, где перед кроводачей донорам давали маленький паек, а после — деньги. На станции шел активный сбор компонентов крови, у меня, например, брали только лейкотромбомассу (речь идет о лейкоцитаферезе и тромбоцитаферезе, процедурах, в ходе которых из донорской крови выделяются только лейкоциты или тромбоциты. — Прим. ред.), красную кровь возвращали. Делать это можно было раз в две недели. Процедура, если проводить ее часто, достаточно вредная, но за нее хорошо платили, почти в два раза больше, чем за «обычную» кроводачу.
До сих пор помню, что в 90-е компенсации нам — семье с двумя детьми — хватало на несколько дней: хлеб, молоко, можно было даже позволить себе кусок колбасы. В самое тяжелое время, когда зарплаты не было по полгода, эти компенсации спасали нас от голода.
Вся моя жизнь так или иначе связана с кровью. Сотни людей я теперь могу назвать своими кровными братьями и сестрами. С большинством из них мы, конечно, даже не знакомы. А сколько благодаря ним было приключений!
Однажды ко мне на работу приехал муж пациентки, для которой я сдала кровь во время операции, мы тогда спасли ей жизнь. Он привез мне в благодарность щенка элитной породы. Кажется, это был мраморный дог. Я взяла подарок и кому-то передарила; долго искала ему нового хозяина, потому что дома у меня уже было две собаки.
Двум из троих моих детей во время родов требовалось срочное переливание. От этого зависели и их, и моя жизни. Когда я в юности начинала сдавать кровь, не думала, что окажусь вот так «по ту сторону». И в первый раз, и во второй бросили клич: «Нужна первая отрицательная!» и на Станции переливания выстроилась очередь. Привезли ребят-курсантов, которые согласились дать свою кровь. Люди шли и сдавали. И все говорили: «Это для донора».
Иркутск называют городом падающих самолетов. Все, наверное, помнят новости по телевизору и эти авиакатастрофы, которые случались у нас стабильно раз в несколько лет.
В течение часа после объявления о трагическом событии местная Станция переливания начинает сбор крови для пострадавших. Доноров обзванивают, ждут в любое время; если на дворе ночь, посылают машину. Так я сдавала кровь три раза: во время трагедии в Мамонах (катастрофа, произошедшая 3 января 1994 года, в поселке Мамоны под Иркутском. — Прим. ред.), после авиакатастрофы во Втором Иркутске (авиакатастрофа 6 декабря 1997 года в микрорайоне Иркутск-II. — Прим. ред.) и в тот день, когда самолет после посадки врезался в какие-то постройки (имеется в виду катастрофа, произошедшая 9 июля 2006 года. — Прим. ред.).
В первые два раза кровь пошла в банк — выживших тогда не оказалось. В катастрофе 2006 года было много пострадавших, кровь требовалась ведрами — подключили сотни людей, всю донорскую базу Станции переливания. Спустя несколько месяцев ко мне на работу приехал человек из городской администрации. Привез официальную благодарность за оказание помощи пострадавшим в той катастрофе. Помню, как меня тогда удивила эта грамота, ведь нас всегда вызывали во время трагедий, это была обычная практика — и тут вдруг грамота с подписями и печатями.
«Почетного донора» я получила только в нулевые годы. Коллега сказала: «Слушай, у других стаж куда меньше твоего, и они уже „почетные“ — подавай документы!» Честно говоря, я тогда не очень поняла, зачем мне это и что дает звание, а бегать собирать бумажки не хотелось. Тогда та самая коллега, Татьяна Ивановна, сама позвонила на Станцию переливания, чтобы там подняли из архива мои карточки о кроводачах. Помню, как она пришла ко мне после этого звонка и говорит: «Представляешь, они там тебя помнят и как донора, и как врача, но у них недавно прорвало трубы. Они собрали все карточки и вынесли на мусорку».
Никакой электронной базы данных тогда не было, архив хранился в подвале. Я говорю: «Татьяна Ивановна, вы не переживайте, бог с ними». А она: «Как это так? Это несправедливо. Давай я напишу в Москву». Они сделали освидетельствование. Собирали подписи моих коллег, специалистов Станции переливания, всех, кто знает, что я донор, и помнит в лицо. Так мне присвоили звание Почетного донора России.
Многое изменилось за те тридцать с лишним лет, что я сдавала кровь: технологии, правила кроводачи, законодательство. Раньше процедуры отделения компонентов крови занимали несколько часов. Я приходила на плазмаферез, зная, что проведу в кресле процедурного кабинета полдня. Сейчас всё гораздо быстрее. Раньше меня частенько приглашали на прямые переливания к пациентам. Сейчас они происходят в исключительных случаях. Кровь должна пройти многоуровневую проверку и «отлежаться» в Банке крови, прежде чем попасть к реципиенту. Раньше при определенном стечении обстоятельств и в 17 можно было стать донором, как это случилось со мной, сейчас медработники не имеют права пускать на донацию людей младше 18-ти.
У каждой палки, как говорится, два конца. Если надо кому-то помочь, конечно, нужно сдать кровь. Но так, как делала это я в свое время: очень часто, практически бесконтрольно сливала кровь, не успевая восстановиться, — нет, я бы не советовала этого делать. С возрастом из-за этого у меня появились некоторые проблемы со здоровьем. В вопросах донорства стоит быть осознанным. Но если у тебя есть шанс спасти чью-то жизнь — нужно это сделать. Судьба дает тебе возможность совершить чудо — надо читать письма судьбы.
Текст: Ира Данильянц, дочь
Иллюстрации: Сергей Котов
Add Comment